Лунатематизм Людмилы Даховой
Лунная тема -- однократный удар в сердце светлого пятна, притяжение, которое не кружит голову, И пугает и возносит одновременно. Луна -- идеальный киноглаз, высвечивающий и собственные пятна,и самые тени живых вещей. Напрасно говорят, что луна хранит тайны -- скорее, она разрешает вещам выболтать тайны, потому что тени вещей лучше схвачены лунным светом, чем сами вещи.
В искусстве луна -- Артемида, усилием плеча несущая драгоценное оружие, влажность отбеленной ряби, россыпь лучей, застывших каплями холодной росы. Луна не просвечивает насквозь мир, она останавливается перед тревожной плоскостью вещи. Она не катится к закату, но зависает в своем магнетизме, уверенная в своей способности отражать, в своем лезвии умений и прохождении по лезвию уже понятого во тьме.
В живописи Людмилы Даховой луна -- гостья самих знаков письма. Она не развернута сюжету, не держит на себе время и пространство, пусть даже самым большим магическим усилием. Но она гостит на каждой отметине письма, на следе, который вынюхал олень Артемиды, задевает острием рога или краем диска саму строчку, поддерживающую связность всей нашей жизни.
Луна не оставляет нас, но преследование луны не становится в произведениях Людмилы Даховой навязчивым. Слишком часто представление луны грозит захватить все предметы: и вот уже деревья безвольно тянутся к луне, а ночь подстерегает покой как свою ближайшую жертву. Превращать тяготение луны в очередной повод отяготить вещи и заставить их лечь на холст -- путь самый простой, но и менее всего творческий. По-настоящему луна должна захватывать иначе -- не притяжением, а стремительностью. В конце концов, из того, что луна светит отраженным светом, вовсе не следует, что у нее нет своей тяги, своего преломления, своего переживания света. Отражая свет, луна становится рельефнее, и набухает, но не тяжестью земного мрамора и земного монументализма, но особой легкостью просчитавшего себя рельефа. Другие светила для счета дней, секунд, долей, а луна -- для счета месяцев, и каждый месяц пронесет в себе тяжесть переживаний, сделав их легче, а не потребует скорее решить все, на самом деле оставив переживание не оправдавшимся.
Солнце взывает к примирению до заката, луна знает, что мирная жизнь в человеке -- это глубина, о которой он часто забывает. Человек слишком часто смотрит в колодец собственных чувств, чтобы примириться с собой поскорее, но луна напоминает, что скорость в этих делах, мнимое прямое отражение -- обманчивее даже лунных призраков. Настоящее лунное переживание себя -- это понимание того, что ночное успокоение -- не передышка, не странная сделка, но более чем странная прямота ответа: достаточно ли ты светел.
В живописи Людмилы Даховой и восстановлена эта стремительность лунного пейзажа, стремительность лунного месяца, который всегда катится, как тот самый сыр из Гамбурга по Гоголю, в масле пережитого, позволяя правильно насытиться пережитым. Таинственные собеседники Людмилы Даховой -- лунные поэты и лунные ученые.
Лунная поэзия -- это образы, напоминающие образы кораблей, ладоней, бабочек. Это поэзия, создающая свой ритм: но не ритм голоса или письма, а ритм движений, пониманий, усилий. Это неожиданно появляющаяся тень, отступающая перед дверью поступка, это неожиданное пятно, вдруг становящееся морем жизни, из которого мы выныриваем в стихию света.
А лунная наука -- это зрение, но не просто точный оптический прибор, но нежность самого заботливого взгляда. Ресницы, брови луны, все эти линии, решительно прочерченные -- это обереги для самого глаза. Мы обычно стремимся сохранять тело, хранить шею, голову, лицо, но магия Людмилы Даховой -- это сохранение нежности, лелеющей само лицо. Нежность -- вовсе не значит “нежная кисть”, напротив, для нежности нужен напор самой глубины, которая только и научит быть нежным: луч или тяга, в неизмеримых бороздах жизни, и приучает сердце к нежности.
Работы Людмилы Даховой -- это особая школа жизни: не обучающая свойствам вещей и множащая методические подходы к вещам, но создающая возможность выражать и отражать одновременно, как луна выражает себя в меру отражения света, но отражает свет, выразив в себе всю близость космоса человеку. Школа опасная в своей задаче, но бережная в исполнении, школа непривычная, но совершенно родная. Уроки этой школы теперь перед глазами, можно только посмотреть, как многое делается по лунному календарю, под лунным знаком, лунным письмом. Это не земное искусство, но это сама земная искренность.
